Приглашаем посетить сайт

Чесменский бой

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Чесменский бой (старая орфография)

Начало русского флота было положено еще. Великим Просветителем России, Императором Петром I. и первая верфь основана в Воронеже, где, по его приказанию, в продолжение одной зимы построили около тридцати судов, начальство над которыми он принял сам, и на следующий год повел их в поход против турок, чтобы сделать вторичную попытку завладеть Азовом, так как первый поход его туда был неудачен, а неудачен он был потому, что в его распоряжении тогда находилось только одно сухопутное войско; Азов же все припасы получал с моря.

При Петре Великом у нас образовалось постоянное, так сказать, настоящее войско, обученное по образцу европейского и одетое в одинаковые мундиры. Войско это в мирное время не имело уже права уходить в разные стороны, заниматься земледелием или торговлею, как раньше, причем каждый воин обязывался служить до самой смерти, и отставкою пользовался только в крайнем случае.

Для поддержания войска был учрежден рекрутский набор, который состоял в том, что каждый помещик в известное время обязывался доставить правительству известное число людей для Царской Дружины, и вот Царь Петр Великий первый додумался до того, что в состав дружины необходимо ввести новый род оружия, т. е. моряков, - додумался - и приступил к делу: сначала он занялся постройками морских судов, а затем, когда суда оказались готовыми, посадил на них тех же самых солдат и стал учить их морскому делу, которое сам очень любил и к которому стремился с детства. Еще во время пребывания своего в селе Измайлове он однажды в амбаре, между старым хламом, заметил покрытое пылью и, повидимому, давно забытое, заброшенное судно; по наведенным справкам оказалось, что это английский ботик, который может плавать на воде при помощи паруса". Петр пожелал исправить ботик, стал кататься на нем, и во время своего заграничного путешествия в 1697 году, остановившись в Голландии, принялся серьезно Изучать кораблестроение и мореплавание. Оставив посольство в Амстердаме (главный город Голландии), он, в сопровождении Меньшикова и нескольких приближенных дворян, поехал в город Сардам. Нанял там небольшую комнату у простого кузнеца, оделся матросом, выдавал себя за плотника, стал учиться кораблестроению и по прошествии двухнедельного срока сделал такие громадные успехи, что заслужил звание старшого мастера.

Из этого видно, с какой истинной любовью Великий Монарх относился к морскому делу, точно также, как видно и то, что неудача первого Азовского дохода явно доказала ему необходимость положить основание русскому флоту, который во время его царствования процветал, насколько это было возможно, но затем, к сожалению, с кончиной своего основателя, мало-по-малу отодвинулся на задний план и был совершенно забыт, и заброшен.

Дальше Балтийского моря он никуда не заглядывал, о продолжительных плаваниях не имел ни малейшого представления, а потому как на обучение команды, так равно и на достройку судов никто не считал нужным обращать особенного внимания.

Таким образом продолжалось вплоть до восшествия, на Всероссийский престол Императрицы Екатерины, которая в один прекрасный день своим могучим словом снова призвала моряков к делу, а они, как русские богатыри и верные слупи отечества, при этом выказали себя настоящими молодцами.

Поводом к призыву послужило следующее. В 1766 году, во время первой польской войны, русския войска, преследуя поляков, загнали их в турецкий город Балту (нынешний уездный город Подольской губернии и по нечаянности сожгла его. Тогда султан Мустафа, в отместку, заключил нашего посланника Обрескова в крепость и объявил России войну.

Россия войны не хотела, и предложила туркам известное вознаграждение за причиненные убытки.; но Турция, подстрекаемая Францией, не иначе соглашалась кончить дело миром, как только в таком случае, если наши русския войска будут немедленно удалены из Польши.

Вмешательство Турции в спор между нами и Польшей Императрице не понравилось; она приняла сделанный вызов, и отправила к границам свое русское войско сухопутное - под предводительством двух известных генералов Голицына и Румянцева, а флот - под начальством графа Алексея Григорьевича Орлова, который, зорко следя за всеми политическими делами, вполне разделял мнение Государыни, что в данном случае война необходима. Как истинный христианин в душе, он в то же самое время глубоко сочувствовал положению своих единоверцев греков, находившихся под тяжким гнетом притеснявших их турок, давно стремился, так или иначе, хотя несколько облегчил их страдание, и вот теперь, в виду скорого наступления предстоящей войны, решился предложить Государыне уговорить самих греков и соседей их албанцев учинить возстание, на что последние, то есть албанцы, по свойственному им пристрастию к грабежам и разбоям, наверное согласятся.

Государыня этот план одобрила. Немедленно послав доверенных людей в Грецию и в соседния с нею страны, она главным образом позаботилась снабдить их деньгами, оружием и, кроме того, почти одновременно распорядилась отправить к греческим берегам свой русский флот.

но тем не менее моржи искренно обрадовались полученному повелению отправиться в такия местности, где раньше бывать еще не приходилось, и твердо надеялись на то, что им удастся показать силу русского оружия во воем величии и блеске.

Корабли, фрегаты и прочия суда того времени медных обшивок вокруг, как делалось впоследствии, не имели, а каждое судно сверх своей обыкновенной обшивки обкладывалось шерстью и обшивалось дюймовыми досками, почему весь флот и получил название "обшивного".

Когда все необходимые приготовления к походу оказались оконченными, Государыня приехала в Кронштадт осмотреть эскадру адмирала Спирдонова, которая должна была отправиться в путь первою (эскадрой называют отряд, состоящий из нескольких военных судов). После общого осмотра, она удостоила обоим посещением адмиральский корабль и, пробыв там около часа, перед отъездом собственноручно возложила на адмирала орден Св. Александра Невского и образок Св. Иоанна Бонна на голубой ленте, а всем остальным чинам приказала не в зачет выдать по третному жалованью, кому сколько полагалось.

Отряд состоял из одного 84-х пушечного корабля, шести 66-ти пушечных, одного фрегата с 36-ю пушками и шести судов меньшого размера.

Рано утром 18 июля. 1769 года отряд тронулся в путь и, выйдя из Кронштадта, перешел к Красной Горке, чтобы прихватить назначенные ему в подмогу восемь рот Кексгольмского полка и две роты артиллерии. Благодаря попутному ветру, эскадра скоро и без затруднений прошла Финский залив, но затем для нея начались различные невзгоды, вызванные то бурею, то противным ветром, то плохим состоянием судов, значительно замедляющим дальнейшее следование. Два судна даже оказались настолько, испорченными, что принуждены были зайти в порт для исправления; что касается остальных, то они тоже, собственно говоря, в сущности были ненадежны, но кое-как, однако, по истечении месяца эскадра все-таки добралась, наконец, до столицы Дании, города Копенгагена, где несколько дней спустя к ней.присоединился один из застрявших в порту для починки кораблей и где она должна была получить запас провизии и воду.

"Св. Евстафий" и эскадра двинулась дальше, не дождавшись другого испорченного корабля, так как, когда рабочие принялись за починку, то оказалось, что он требовал слишком больших исправлений и не мог скоро быть готовым, почему и был заменен только-что пришедшим из Архангельска кораблем "Ростислав".

Переезд от Дании до Англии совершился сравнительно довольно скоро, но в Англии один из кораблей, сильно покалеченный на мели, потерпел изрядное бедствие и потребовал серьезной починки; остальная же эскадра пошла дальше уже не вместе, а в разсыпную, направляясь к порту Могон, находившемуся как раз на половине пути между Грецией и входом в Средиземное море. Там было назначено сборное место.

Адмирал Спиридов на корабле "Св. Евстафий" пришел первый, затем вскоре мало-по-малу начали собираться и другие корабли, из которых (между прочим следует заметить) редкий не требовал исправлений. От Государыни неоднократно получались приказания идти вперед, как можно скорее. Адмирал скорбел душою от невозможности удовлетворить её нетерпеливое желание, но, не будучи волен в безпрестанно встречавшихся препятствиях, видел себя вынужденным подробно донести обо всем, не скрывая и того, что кроме безпрестанной порчи вверенных ему судов на эскадре еще, от времени до времени, стали появляться неизбежные спутники мореплавателей - различные болезни, иногда кончавшияся смертными случаями.

Императрица встревожилась. Одною из главных её забот стала забота о судьбе моряков, отправленных в дальнее плавание; она даже написала указ, относившийся исключительно к ним, и в конце указа особенно приказывала держать себя строже, замечая в заключение, что "каждый должен ответствовать не за себя одного, а все за единого"; адмиралу же Спиридову отправила отдельное письмо, высказывая, что она недовольна медленностью похода и распространением болезней. "Вверенное вам дело много лежит у нас на сердце", говорит в том письме Государыня. Главнокомандующий граф Алексей Орлов между тем, находившийся тогда по случаю болезни в Италии и нетерпеливо ожидавший прибытия к сборному пункту адмирала Спиридова, послал в порт Могон своего родного брата графа Федора Григорьевича, и поручил ему, как только придет эскадра, немедленно отправиться в одно из мест Греции, носившее название Майна и занимавшее собою южную конечность Греции, вдающуюся в Средиземное море. Население этой местности состояло почти исключительно из греческого племени "майнотов", которое отличалось от других племен своей изумительной отвагой, не признавало над собою власти турок и, живя преимущественно в различных неприступных ущельях, существовало главным образом -грабежами да разбоями.

Турки страшились их воинственного духа, несмотря на то, что Турция в то время была еще сама по себе могущественным государством и владела всем берегом Черного моря, нынешними королевствами Румынией), Сербией) и царством Болгарией.

и давно горевшие нетерпением посчитаться с турками, устроили нам парадную встречу и салютовали русскому флоту, а греческий двадцатишести-пушечный фрегат "Св. Николай", принадлежавший одному богатому греку, поспешил поднять русский флаг и вступить под команду нашего адмирала; примеру его стали постепенно следовать -прочия отроческия суда, обращаясь таким образом из коммерческих в военные. В первый же день и к нашим сухопутным войскам, под команду графа Федора Орлова присоединилось до 2,500 майнотов; кроме того, местные жители греки и славяне чуть не ежедневно еще -присылали целые отряды своих собственных воинов, готовых когда угодно сразиться за веру и освобождение Греции. Вновь образуемые дружины росли, как говорится, не по дням, а по часам; но, к сожалению, оне были мало знакомы с воинским порядком, вследствие чего пришлось серьезно заняться их обучением, что и было поручено приставленным к ним старым, опытным унтере-офицерам.

Несколько времени спустя отряд нашли нужным разделить на две части: восточную и западную; командование одной было поручено Капитану армии Баркову, другой - маиору князю Долгорукому. Барков немедленно направился во внутрь страны и, подойдя к первой же неприятельской крепости, напал на турецкий лагерь. Крепость долго не сдавалась и только после девятидневной Осады, когда грекам удалось отрезать воду, проведенную туда посредством водопровода, турки наконец согласились сложить оружие с тем, чтобы получит свободу, причем дай обязательство не причинять вреда нашей дружине, которая, однако, не смотря на это и, как уже сказано выше, скорее походившая на какую-то нестройную шайку, не знающую ни стойкости при неудаче, ни пощады при успехе, начала бить и резать их без всякого сожалений. Барков был вынужден прибегнуть к помощи русского войска, находившагося тут же в отряде; но остервенение греков достигло таких страшных размеров, что они начали даже стрелять по своим, и Баркову стоило большого труда сдерживать подобные дикие порывы, но в конце концов труд его все-таки увенчался успехом и порядок был водворен.

Оставя часть греков на месте, он отправился далее с остальными; по пути следования в дружине его число людей все возрастало, так что, когда он достиг до города Триполица, то она состояла уже приблизительно из восьми тысяч человек.

Подойдя к городу, Барков потребовал сдачи, но турки, узнавшие стороною о печальной участи, постигшей недавно их товарищей, вместо ответа стремительно напали на отряд с разных сторон и разгромили греков настолько, что к концу схватки Барков остался лишь с незначительным количеством русских, а потом в заключение сам получил рану в плечо на вылет и свалился с лошади.

Приведенный в чувство, он первым долгом приказал опоясать себя сорванным с древка знаменем, а затем намеревался вновь продолжать дело, но полученная контузия, лишила его последних сил. Турки, между тем, свои преследования прекратили.

из важнейших местных крепостей (Наварин), куда были отправлены также два корабля и фрегат с частью сухопутных войск.

По приходе эскадры, войска и орудия были доставлены на берег для устройства батареи: в несколько дней стена крепости оказалась пробитою, и начальник её, во избежание приступа, решился сдаться, после чего в крепость вскоре прибыл главнокомандующий граф Алексей Орлов. Сделанные повреждения поспешили исправить, а одну из мечетей освятили, церковью во имя св. Великомученицы Екатерины.

Итак Наварин был наш; со стороны моря его окружал весь наличный русский флот, собранный к одному месту. "Русский флот стоит в наилучшем порте Средиземного моря", - сообщал граф Орлов в своем донесении императрице.

Чтобы окончательно удержать Наварин за собою, требовалось, непременно, завладеть лежащею по дороге к нему крепостью Модон, для чего туда был послан генерал-маиор князь Юрий Владимирович Долгорукий с многочисленным отрядом сухопутного войска, кораблем "Три иерарха" и двумя фрегатами под командой бригадира Грейга.

Как только суда подошли близко к берегу, так с крепости по ним открыли сильный огонь, Грейг распорядился встать вне выстрелов, и не обращая внимания на неприятельския ядра, немедленно приступил к выгружению войск и орудий.

турок, шедших на них двумя колоннами, одна из которых ударила на левый фланг нашего лагеря, где находились батареи, другая напала с фронта, одновременно с этим из крепости последовала вылазка.

Разставленные в узких проходах греки совершенно потеряли голову, и вместо того, чтобы приготовиться к обороне, побросали оружие и пустились в бегство. На месте схватки остались одни только русские; они стойко держались на своем посту, почти около пяти часов, но затем, вследствие неравных сил (так как неприятельския войска все прибывали и прибывали) принуждены были отступить к Наварину и, благодаря тому, что турки не успели отрезать им. путь, благополучно достигли цели; потеря, однако, при этом, с нашей стороны, оказалась изрядная, - мы лишились всех почти орудий - из числа семисот тридцати пяти человек, убитых насчитывалось до 215, а раненых до 800, в числе последних состоял и сам начальник отряда князь Долгорукий, такая неудача подействовала на наши войска удручающе, что в особенности отразилось на греках; без того робкие, они теперь стали еще трусливее, и словно не видя иного спасения, сочли самым лучшим разбежаться. Главнокомандующий призадумался, успех, в который он еще недавно так слепо верил, в настоящее время начинал ему представляться, сомнительным: "Силы мои так слабы, что я не только не надеюсь овладеть всей Грецией, но и не разсчитываю удержать завоеванные места, - доносил он императрице. - Робость греков лишает меня совсем надежды, а безпорядок, (происходящий от незнания языка, еще более в том утверждает. Лучшее из всего, что можно будет сделать - укрепить себя сухим путем, а морем пресечь весь подвоз провианта в Царь-град, и делать нападение морской силой".

Граф был прав: Наварину действительно грозила опасность как со стороны суши, так равно и с моря, откуда на него надвигалась турецкая эскадра, с видимым намерением сделать осаду и запереть там наш флот. Какой бы из этого последовал результат - неизвестно, но во всяком случае, к нашему счастью в это время из Кронштадта подоспела вторая наша эскадра под начальством контр-адмирала Эльфинстона, по происхождению англичанина, недавно вступившого в русскую службу.

При отправлении из Кронштадта, адмиралу было поручено высадить находившияся на эскадре сухопутные войска там, где укажет главнокомандующий, но, в виду того, что от последняго не имелось никаких сведений, Эльфинстон, узнав случайно, что мы заняли Грецию, и что вместе с тем дела наши стоят хорошо, взял на себя ответственность высадить войско в первом показавшемся ему удобном месте, приказав им идти на соединение с русскими, а сам, проведав от греков, что турецкий флот двигается к Наварину, смело пошел к нему навстречу. Имея под командой всего 8 корабля, 2 фрегата и 4 небольших судна в то время, как флотилия неприятеля, по словам греков, состояла из двух эскадр, со стороны Эльфинстона, конечно, было рискованно отважиться на битву, более чем сомнительную, но он тем не менее отважился... и чтобы обмануть неприятеля на всех своих кораблях поднял английские флаги.

Несколько часов спустя, наши корабли подошли совсем близко к неприятельским; тогда английские флаги были убраны, и на их месте взвились русские. Турки хотели было перерезать путь шедшим вперед двум нашим кораблям "Не тронь меня" и "Саратову", но это им не удалось: вступив с ними в бой, наши оба корабля вышли победителями. Турки принуждены были отступить, сильно смущенные неожиданной встречей, и почему-то предполагая, что за эскадрой адмирала Эльфинстона идет еще растянувшийся на известном разстоянии целый флот, они сочли за лучшее прекратить перестрелку. С нашей стороны потер было немного. "Саратов" нисколько не пострадал, а на "Не тронь меня" оказался убитым только один человек и 6 раненых.

туда же, и обе стороны вновь открыли огонь, продолжавшийся вплоть до вечера.

На следующий день, в виду того, что неприятель занял весьма выгодную позицию под защитой крепости, и что силы его значительно превышали наши, Эльфистон на собранном им совете командиров предложил пока не начинать действовать, а выждать выхода турок в открытое море, всей же эскадре, с этою целью, было приказано направиться к одному из ближайших островов.

Предложение его, конечно, было одобрено и немедленно приведено в исполнение; после чего к означенной эскадре вскоре присоединилась эскадра адмирала Спиридова, и на одном из кораблей её, так называемом "адмиральском", находился граф Федор Григорьевич Орлов (брат главнокомандующого).: Турки, между тем, проведав случайно о том, что эскадра Эльфинстона не велика, и ее подозревая, что в данное время с нею уже соединилась другая, дождались попутного ветра и вышли в море, с видимым разсчетом сделать нападение; тогда Эльфинстон дал сигнал своим кораблям гнаться за неприятелем, а Спиридов принялся строить свои в боевой порядок.

С двух передовых кораблей Эльфинстона открыли огонь, но так как разстояние между ними и неприятелем сказалось слишком велико, то ядра не долетали до цели, и турки, заметив, к своему великому изумлению, что наших кораблей гораздо больше, чем они предполагали, стали мало-по-малу отступать.

Обе наши эскадры сначала думали пуститься за ними в погоню, но по недостатку запаса воды, принуждены были для пополнения её направиться в один из ближайших портов.

покинуть Наварил (предварительно взорвав крепость) и присоединиться к остальному флоту. По уходе его, неприятель сейчас же поспешил занять полуразрушенные батареи, поставил туда несколько собственных орудий, и принялся стрелять по нашим судам, которым, к благополучию турок, противный ветер препятствовал выйти из залива. Таким образом продолжалось почти двое суток, положение наших стало крайне незавидно, но благодаря тому, что за дальностью разстояния неприятельския ядра к нам почти не долетали, они только изредка- слабо ударялись о борты кораблей, стоявших в первой линии, и не причиняли нам никакого вреда.

Но вот, наконец, направление ветра переменилось; вместо противного, задул попутный. Главнокомандующий, находившийся на корабле "Трех Иерархов", под командой бригадира Грейга, ринулся вперед; за ним последовал фрегат "Надежда благополучия", три транспортные или перевозочные судна с больными и ранеными, несколько греческих судов с местными жителями, спасшимися от турок, и судно "Гром" (бомбардирское), т. е. такое, с которого назначается бросать в неприятеля чугунные снаряды, начиненные порохом и называемые бомбами.

Корабль "Трех иерархов", "Гром" и еще несколько наемных судов отправились немедленно на поиски флота; фрегат же "Надежда благополучия" и три транспортные судна, где находились больные и раненые, вошли в первый занятый нами порт у берега Майнотов.

11 июня граф Алексей Григорьевич Орлов, наконец, соединился с ожидавшими его эскадрами Эльфинстона и Спиридова и вследствие недавно происшедшого недоразумения между этими двумя адмиралами, не желая разбирать их взаимных жалоб, в силу полученного неограниченного полномочия от императрицы, сам принял команду над всем флотом, затем поднял так называемый Кейзер-флаг (присвоенный исключительно высочайшим особам) и пошел искать турок.

Флаг этот, граф решил поднять для того, чтобы показать, какие он имеет права, и заставить присутствующих, всех без исключения, слушаться только одного его.

"Если Богу угодно будет сокрушить флот неприятеля (писал граф Орлов императрице), то станем действовать опять союзно с обитающим народом. Если флот победит, тогда и денег не надо будет, ибо будем господином всего Архипелага и постараемся осолодить и Константинополь... В случае же несчастного сражения, или пребывания турецкого флота в благополучном состоянии, в тех морях надежды; не имею остаться зимовать"...

Добрая весть о том, что турецкий флот приближается, ободрала наших моряков, и главнокомандующий немедленно отправил бригадира Грейга на корабле "Ростислав", в сопровождении двух фрегатов, на разведку, которая продолжалась не долго, как как Грейг вскоре ясно увидел на поверхности моря всю турецкую эскадру (очевидно со своей стороны тоже, заметившую присутствие русских судов), несколько времени спустя, эскадра подошла к Анатолийскому берегу; корабли стали на якорь. Два из них почему-то отделились, и на всех парусах спешили уйти из пролива.

Грейг поспешил уведомить об этом своих известным сигналом, и тогда граф Орлов со всей флотилией немедленно обогнул остров, чтобы войти в пролив.

В виду наступающих сумерек нападение пришлось отложить до утра, но надлежащия распоряжения были сделаны сейчас же. Весь флот решили разделить на три части: 1) авангард, т. е. передняя, 2) кордебаталия или средняя, и 3) ариергард - задняя. Первая часть находилась под начальством адмирала Спиридова и состояла из трех кораблей "Европы", "Трех Святителей" и "Св. Евстафия", на котором находился сам Спиридов и брат главнокомандующого, Федор Григорьевич Орлов.

"Януарий", "Три иерарха" и "Ростислав". (Главнокомандующий находился на корабле "Три Иерарха).

Третья была поручена Эльфинстону и заключала в себе корабли "Не тронь меня", "Святослав" и "Саратов", затем три фрегата, одно бригадирское судно, и до четырнадцати наемных греческих судов.

Ночь прошла покойно, но как только разсвело, так на корабле главнокомандующого дали сигнал: "гнаться за неприятелем". Наступило всеобщее оживление; корабли один за другим начали спускаться в Хиосский пролив, расположенный между островом Хиос и Анатолийским берегом, который как раз, против этого самого острова, образует залив или бухту, где находится город и крепость "Чесма".

С русской эскадры неприятель теперь был уже хорошо виден; правый фланг его (если смотреть с берега) упирался в небольшой каменистый островок, лежащий несколько севернее Чесмы, левый доходил вплоть до отмели по близости Чесменской бухты; промежутки между кораблями были небольшие, и весь флот, как бы обрисовывал собою на поверхности воды форму несколько удлиненной подковы. Передняя линия состояла из самых больших кораблей, поставленных бортами вдоль берега, из остальных образовывалась вторая линия, на разстоянии пятидесяти саженей от первой. На обоих концах было поставлено по фрегату, остальные мелкия суда держались на веслах между флотом и берегом, где был раскинут лагерь, откуда, как узнали потом, турки разсчитывали замещать убыль убитых и раненых, предполагая, что сражение продлится долго.

Первым выступил на бой с нашей стороны передовой корабль "Европа"; когда он подошел к неприятелю на разстояние пушечного выстрела, то неприятель сразу открыл огонь по нем, и вместе с тем по остальным следовавшим за ним судам, но ни "Европа", ни прочие корабли на эти выстрелы не находили нужным отвечать до тех пор, пока не подошли совсем близко, а тогда, повернув свои борты к неприятелю, принялись разить его, что называется "во-всю".

"Европа", "Св. Евстафий" и "Три Святителя" попали в самый жаркий огонь; по прошествии получаса на корабле "Три Святителя" были перебиты некоторые снасти, вследствие чего, не имея возможности управляться, он попал за линию, в самую середину турецкого флота, по, благодаря особо счастливой случайности, не сошелся ни с одним из турецких кораблей, против которых действовал отчаянно со всех бортов.

На помощь ему подошли "Януарий" и "Три иерарха", последний бросил якорь около самого борта корабля "Капитан-Паши", и открыв безпрерывный пушечный и ружейный огонь, продолжал пальбу до тех пор, пока не вынудил неприятеля обрубить якорный Канат; тогда сражение сделалось общим, но в самом, жарком огне главным образом отличался корабль "Св. Евстафий", под командою Крузо. .....

Находившийся на нем адмирал Спиридов, во все время боя, ходил по верхней палубе, держа в руке обнаженную шпагу, и имея на груди пожалованный ему государыней образ; а на корме корабля, по его приказанию, играла музыка.

Турецкий главнокомандующий Капитан-Паша, сам лично оставался на берегу, передав команду всем известному, - прославившемуся своей отвагой греку Гассан-бею, который еще в детстве был похищен морскими разбойниками, и после долгих странствований и бесконечных приключений, в конце концов, попал на службу к султану. С этим-то самым Гассан-беем кораблю "Св. Евстафий" и пришлось ведаться.

Гассан-бей действовал с отчаянною решимостью, но Спиридон тоже не робел.

совершенно близко, и между ними пошел рукопашный бой. К довершению переполоха, турецкий корабль загорелся. Большинство турок стало бросаться в воду, надеясь достигнут берега вплавь, и этим спастись от неминуемой гибели; огонь с неимоверной быстротой перебегал по всем снастям и мачтам, "Св. Евстафию" грозила беда, он легко мог загореться тоже, отойти же вследствие полученных повреждений и недостатка в попутном ветре, не имел возможности.

Граф Федор Григорьевич Орлов и адмирал Спиридов принуждены были переправиться на другое стоявшее по близости судно, и только-что успели это исполнить, как вдруг, самая большая мачта горевшого судна (грот-мачта) переломилась пополам и упала поперек нашей палубы. Искры посыпались градом, главным образом в незакрытую крюйт-камеру, т. е. пороховой погреб. " Произошел взрыв, последствием которого оба корабля погибли одновременно, пальба мгновенно прекратилась, и кругом наступила какая-то особенная, торжественная минута тишины. На место катастрофы спешили два гребных судна: одно русское, другое турецкое, каждое шло оказать помощь своим. В числе пострадавших с нашей стороны, были спасены капитан Круз, несколько человек команды и штурман, которые сброшенные в воду, кое-как успели удержаться на обломках.

Гассан-бею тоже удалось избегнуть смерти. - Прочие турецкие корабли между тем, боясь, чтобы ветер не перекинул на них все еще продолжавшееся пламя, начали рубить якорные канаты, ставить паруса, и в страшном безпорядке, безпрестанно наталкиваясь един на другой, стремились под защиту крепости в Чесменскую бухту.

Заметив их намерение, граф Орлов, не медля ни минуты, отдал приказание тоже обрубить якорный канат на своем корабле, и кинулся за ними в погоню; остальные суда последовали его примеру. Когда они достигли входа в бухту, то, расположившись там, сразу увидели, что турецкий флот находится в самой её глубине, а в линии выстроено только четыре корабля. Турки сделали по нашим несколько выстрелов, наши ответили тем же; около получаса продолжалась перестрелка, но по дальности разстояния результата от нея ни для той, ни для другой стороны пока не получилось никакого. Турки делали всевозможные усилия, чтобы укрепить себя: на северном мысе бухты у них имелась уже готовая батарея, на южном они принялись ее устраивать, и ожидая благоприятного ветра, надеялись в скором времени получить из Константинополя помощь, но в действительности, однако, случилось так, что мы их предупредили.

25 июня с нашей стороны имелось в виду сделать нападение, для чего были назначены следующие корабли: "Европа", "Ростислав", "Не тровь меня", "Саратов", затем фрегат "Надежда" и "Африка"; бомбардирское судно "Гром" и четыре брандера, а начальство над всем отрядом поручено бригадиру Грейгу.

"Ростислав", где находился бригадир, подняли три фонаря - это был условный сигнал для наступления; все означенные выше суда, с своей стороны, повторили то же самое.

По приказанию адмирала Спиридова, находившагося на корабле "Трех Иерархов", командир "Европы" - Клокачев, быстро, выступив вперед, первый вошел в бухту, и бросив якорь против неприятельского корабля, первый вступил в бой, который ему пришлось выдержать одному, чуть не с целым флотом; затем наконец подошли другие корабли, огонь с обеих сторон не прекращался ни на секунду; в конце концов, одна из. брошенных нами бомб попала в парус какого-то турецкого судна, парус, конечно, вспыхнул и огонь живо побежал сначала по мачте, после по снастям и, затем вскоре весь корабль оказался охваченным пламенем. Со всех наших судов раздалось громкое "ура"! С "Ростислава" взвились три сигнальные ракеты, вслед за которыми были спущены брандеры, которые, опустившись на удачу, попали, однако прямо в средину неприятельского флота, и сцепившись с первым большим турецким кораблем, взорвали его на воздух.

Прежде чем турки успели опомниться от такой неожиданности, и принять надлежащия меры, пламя быстро охватило несколько соседних судов. Русские корабли этим воспользовались и усилили пальбу... Турки от времени до времени отвечали залпами; шум, хаос, суета стояли невообразимые; поверхность воды покрылась слоем золы, перемешанной с человеческой кровью. Кругом занялось страшное зарево, так как турецкий флот горел почти весь, начиная от первого судна до последняго. Турки перестали сопротивляться, и побросав оружие, как безумные, на перебой друг перед другом, толкая один другого, кидались в воду, победа Окончательно осталась за нами. Потеря турок была весьма велика: у них сгорело 15 кораблей, 6 фрегатов и до 50 различных прочих судов, при чем, в общем, людей погибло более 15.000.

Когда до Константинополя дошла весть о том, что до сих пор никому еще не известный русский флот - одержал такую блестящую победу, то султан повесил голову; он полагал, что русские моряки этой победой не удовольствуются, и чего доброго, пожалуй, доберутся до его столицы.

Граф Орлов, однако, в данную минуту не имел в помышлении ничего подобного, и считал себя вполне счастливым тем, что с доблестью выполнил возложенное на него приказание своей Государыни.

больше о том, где и как, укрыться.

Императрица наградила всех принимавших участие в бою щедрою рукою. Всему флоту было объявлено монаршее благоволение, выдано годовое жалованье, и кроме того; по уставу, еще деньги за взятые и сожженные суда. Главнокомандующий был пожалован орденом св. Георгия I степени, серебряным сервизом, шпагой, украшенной драгоценными камнями, и правом, во время плавания, всегда поднимать кейзер-флаг. Адмиралу Спиридонову пожалован был орден Св. Андрея Первозванного и несколько деревень. - Грейг, еще раньше произведенный в контр адмиралы, получил Георгия 2-го класса, граф Федор Орлов - тоже. Клокочеву, Хметевскому, Крузе, Ильину и еще некоторым другим был пожалован тот же самый орден Св. Георгия только четвертой степени.

Вся Россия торжественно праздновала славную победу наших моряков, в память чего во-первых была устроена богадельня, получившая название Чесменской (богадельня эта существует доныне) и во-вторых выбита медаль, изображавшая портрет Екатерины Великой с одной стороны, а с другой охваченный пламенем турецкий флот, с подписью "был".

Чесменский бой был одним из первых славных дел нашего флота, в то время еще далеко не похожого по своему составу и вооружению на нынешний, но тем не менее уже вполне доказавший свою способность на геройские подвиги, и то, что и тоща, точно так же как теперь, русский солдат - к какому бы роду оружия он ни принадлежал - всегда готов с честью сражаться и умирать за веру, Царя и Отечество!