Приглашаем посетить сайт
| Автор: | Булгарин Ф. В. |
| Категории: | Историческая статья, Рассказ |
Янычар, или Жертва междоусобия [1]
Зарево пожара золотило черные тучи, носившиеся над Царем-градом, и отражаясь в тихих струях Босфора, светлую воду уподобляло огненной лаве; пламя с треском пожирало жилища смиренных граждан, и волнами переливаясь по кровлям, угрожало превратить в пепел гордую столицу Востока. Черный дым, виясь клубами, оседал, расстилался по земле, или вдруг поднимался на воздух и столпами возносился к облакам. Ветер внезапными порывами раздирал черную завесу дыма и облаков, и обнажал луну, которая, как кровавое пятно, светилась на небе, к ужасу суеверных мусульман. Земля стонала от грома истребительных орудий, воздух сотрясался стонами несчастных жертв, воплями неистовых воинов и граждан, с остервенением стремившихся на растерзание друг друга. Шипение ядер, свист картечей и пуль, звон сабель тревожили слух и приводили в содрогание сердца. В сем адском шуме и волнении громко раздавались восклицания: «Смерть янычарам[2], гибель мятежникам, проклятие злодеям!»
Гассан, янычар отборной орты[3], воин, поседелый в бранях, в это время был ранен пулею на Эншайдане[4], где он с товарищами своими сражался против ненавистных им сейменов[5]. Гассан, быв свидетелем истребления своей орты, спасался бегством по уединенной улице, влача за собою юную дочь свою Зулему, которая, подобно голубице, изгнанной пламенем из тихого гнезда, с трепетом следовала за отцом своим. «О дочь моя! – сказал Гассан, – силы оставляют меня, я истекаю кровью. Что будет с тобою, сиротою несчастною?» – «Что богу угодно», – отвечала со вздохом Зулема, сорвала с себя покрывало (в первый раз вне гарема) и крепко перевязала раненую руку отца своего.
«Вот дом моллы[6], старого моего друга, – сказал янычар. – Слуга Магомета не откажет в помощи верному его поклоннику и своему другу». Гассан постучался у дверей. – «Кто там?» – спросил голос за дверью. Гассан узнал голос моллы и отвечал: «Несчастный, просящий пристанища». – «Дом мой – дом несчастных, – сказал молла, – но в грозное время двери его отворяются только для людей, известных хозяину. Кто ты таков?» – «Друг твой Гассан». – «Не хочу знать твоего имени! – сказал молла, – отвечай: янычар ли ты или мусульманин?»[7] – «И то и другое». – «Неправда: янычары преданы проклятию Фетфою Муфтия[8] и властию Халифа Правоверных, – сказал молла; – они объявлены врагами исламизма и осуждены на смерть. Отрекись от звания янычара, и дом мой будет твоим убежищем – или ты найдешь смерть у порога, на котором стоишь теперь.» – «Не отрекусь от звания прославившего Ислам; будь ты сам проклят, вероломный!» – сказал Гассан и удалился. Пуля просвистела над головою Зулемы и пробила чалму янычара. «Боже, умилосердись над нами!» – воскликнула устрашенная Зулема.
и насыщала лютость свою терзаниями несчастных. Рассекая на куски живых янычар, неистовая чернь дралась между собою за отторженные члены, как за богатую добычу, и ругаясь несчастию и слабости, радостными восклицаниями заглушала стоны, исторгаемые болью и отчаянием. Зулема отвратила взоры от сего омерзительного зрелища. Между тем чернь не удовольствовалась мучениями одних побежденных воинов; поблизости находился дом богатого купца, и чернь зажгла его под предлогом, что хозяин был другом янычар, а в самом деле для грабительства. Пламя осветило темную улицу, где скрывался Гассан с дочерью, и они хотели удалиться. Бросив последний взор на сию картину ужаса, Зулема вдруг затрепетала. «Отец мой! – сказала она слабым голосом, – посмотри: мертвая голова на пике; как страшно она светится перед пламенем; глаза открыты, рот отворен; на бледных щеках кровь! о боже! не он ли это!..» – «Это он, – сказал Гассан с глубоким вздохом, – это Алли, твой жених: судьба обвенчала его со смертию». Зулема упала без чувств на землю.
Гассан завернул дочь свою в свой красный янычарский плащ, взвалил одною рукою на плечи драгоценную ношу и спешил удалиться. – «Казнь янычарам, гибель мятежникам!» – раздавалось позади его, и он побрел в противоположную сторону, думая не о себе, но о несчастной своей сироте.
Калитка была отворена в саду Магмуда, богатого купца, которому Гассан оказал однажды большую услугу в народном смятении и сохранил в своем жилище значительную часть его имущества. «Здесь я найду пристанище, – подумал янычар – закон Ислама и человечество внушают благодарность». Он вошел в сад, положил дочь свою под розовым кустом, почерпнул воды из ближнего водомета и привел несчастную в чувства. Она открыла глаза для слез, уста для рыданий. – «Плачь, дочь моя! – сказал янычар – уже для тебя не взойдет солнце радости, и счастие отца твоего померкло навеки с именем янычар». Гассан надел на себя плащ и, оставив дочь на месте, пошел к окну, где виден был свет.
Магмуд с двумя своими сынами вооружался, заряжал ружья и пистолеты. Гассан постучался в окно; Магмуд отворил его и, увидев янычара, отступил от ужаса. – «Спаси меня с дочерью и укрой в своем доме; воздай добром за добро, и бог наградит тебя». – «Чего ты от меня требуешь, несчастный?» – сказал Магмуд с трепетом; «ужели хочешь погибели всего моего рода и племени? Месть Пророка обрекла всех янычар на погибель; Санджак-Шериф[9] развевается противу вас и призывает к оружию всех правоверных: кто верен богу и Исламу, тот обязан сражаться под священною хоругвиею. Казнь объявлена всем, кто укроет янычара. Но я помню твою услугу, Гассан. Возьми эго золото, сбрось с себя красный плащ – некогда знак отличия, а теперь печать отвержения. Надень одежду еврея, которая случайно хранится у меня в доме, и спасайся». – «Как ты мог подумать, Магмуд, – отвечал Гассан с гневом, – чтоб янычар покрылся стыдом и позором, облекаясь в одежду еврея? тысячи смертей не заставят меня даже прикоснуться к ней! Мы восстали на защиту Ислама и погибнем, если должно, верными нашему обету. Пусть янычарский плащ прикроет труп мой – но я не сброшу его ни от угроз, ни от лести. О если б не дочь моя и не моя рана!.. Золота твоего мне не нужно, Магмуд, береги его для Райев[10], для неверных. Янычары гибнут – а малодушные Сеймены и предатели топчи[11] не защитят вас; прости!»
«Пойдем, дочь моя, – сказал Гассан, поднимая Зулему, почти лишенную сил от горести и ужаса, – пойдем к морю. Может быть нам удастся переехать на тот берег. Там живут франки[12]: они страшились янычар, но не боятся ни Санджак-Шерифа, ни Фетфы; они человеколюбивы, спасут тебя и укроют слабый цвет от свирепой бури. От мусульман нам ожидать нечего: вера их утонула в крови янычар; чувство человечества заглушено изуверною Фетфою Муфтия!» – Изнемогая от раны и сам имея нужду в помощи, Гассан поддерживал дочь свою, когда, пробираясь между грудами трупов, ноги ее скользили по запекшейся крови. Из числа несчастных жертв междуусобия, разбросанных по улицам, некоторые еще не испустили последнего дыхания и изъявляли признаки жизни судорожными движениями и глухими стонами: они отражались в сердце Зулемы и терзали его; сердце Гассана окаменело для всех внешних впечатлений; он хладнокровно попирал обезображенные тела своих собратий и думал только об уничтожении славного имени янычар. Одна эта мысль воспламеняла его хладевшую душу.
в ней двух янычар. Гассан взбирается на крутой камень и помогает дочери взлезть туда же. Они вперяют жадные взоры в туман… так, это янычары! «Дочь моя, мы спасены!» – восклицает Гассан. Но вдруг толпа топчиев с горящими факелами устремляется на берег. Они из угла другой улицы увидели Гассана. – «Красный плащ, красный плащ! – восклицают из толпы, – смерть янычарам!» – Уже толпа приближается, но лодка еще далеко от берега. Двадцать ружей устремлены на Гассана и на его несчастную дочь. «Кто ты, янычар или мусульманин?» – спрашивает его начальник отряда – и Гассан узнает голос отца своей покойной жены, матери Зулемы. «Никогда не отрекусь ни от звания, ни от имени! – сказал Гассан громким голосом – я Гассан, янычар? отец твоей внуки, отступный Мустафа!» – «Несчастный! что ты произнес! – воскликнул Мустафа горестно. – Янычары прокляты; будь мусульманином, возобнови исповедание Ислама, и проси прощения – или…» – «Никогда! – возразил Гассан в исступлении; – я жил и умру янычаром, верным мусульманином, защитником Корана». – «Казнь мятежникам!» – закричали в толпе; выстрелы раздались, и несчастная Зулема упала с камня, пронзенная в сердце пулею. Мусгафа бросил свое ружье и закрыл глаза руками, чтоб не видеть сего ужасного Зрелища. Топчи устремились на Гассана: но он бросил последний взгляд на мертвую дочь, простер руки к небу, кинулся в волны морские и исчез в бездне. Красный плащ всплыл наверх и понесся в открытое море.
Примечания
«Север‹ную› пчелу» 1826 года), и вообще о бедствиях, происходящих от пагубных междуусобий. Соч.
2. Янычары – солдаты, составлявшие привилегированную часть турецкого войска, постоянные участники мятежен и дворцовых переворотов. Пехотное войско янычар (по-турецки «ени чери» – новое войско) было создано султаном Мурадом I около 1360 г. и существовало до 1826 г.; в момент образования оно было новым по сравнению с созданной до этого при Орхане I пехотной «яя». 15 июня 1826 г. Махмуд II произвел военную реформу, предусматривавшую упразднение корпуса янычар. В ответ на это янычары подняли мятеж, который был подавлен, а корпус янычар ликвидирован.
3. Орта – полк янычарского войска.
– букв. Мясиая площадь, площадь в Стамбуле, где раздавались мясные пайки янычарам и находились их казармы.
6. Молла – одно из высших духовных лиц.
7. Читатели вспомнят, что во время истребления янычар надлежало отрекаться от сего звания и для спасения жизни называться мусульманином. Соч.
– «священное знамя», «знамя пророка».
10. Райя – подданные, обычно – немусульмане; наиболее угнетаемая в то время часть населения Турции.
11. Топчи – правильнее топчу – артиллерист, пушкарь; название одного из корпусов оттоманской армии.
12. Франки – так называли европейцев, христиан.