Приглашаем посетить сайт
[401]
ГЛАВА XIV
Борьба западных эллинов за свободу
Еще более настойчиво, чем метрополия, нуждался в восстановлении порядка греческий Запад. С тех пор как Дион сокрушил державу Дионисия, здесь междоусобная война не прекращалась. Наконец, как мы видели, Дионисию удалось снова захватить власть над Сиракузами (выше, с.224). Вожди побежденной партии бежали в Леонтины, которые когда-то служили самым прочным оплотом Диону и где теперь властвовал старый сподвижник Диона, сиракузец Гике-тас. Отсюда они обратились за помощью в метрополию - Коринф, и к их просьбе присоединился и Гикетас.
Коринфяне не хотели отказаться от почетной обязанности восстановить порядок в Сицилии. Они снарядили небольшую эскадру и решили начальство над нею вручить Ти-молеону, тому самому, который когда-то велел убить своего собственного брата за то, что он сделал попытку провозгласить себя тираном своего родного города (выше, с. 189). Его прошлое служило для сикелиотов (греков Сицилии) гарантией, что будут употреблены все старания для окончательного искоренения тирании. Правда, боевые силы, которыми располагал Тимолеон, были очень незначительны - всего 700 наемников, большею частью ветераны Фокейской войны, и 7 военных кораблей, к которым присоединились еще 3 триеры от коринфских колоний Левкады и Керкиры; но коринфяне рассчитывали на то, что в Сицилии нужен только вождь, вокруг которого могла бы сплотиться республиканская партия. Успех показал, что они не ошиблись в расчете.
Карфаген не мог отнестись безучастно к известию о вмешательстве коринфян. Он воспользовался анархией в греческой части Сицилии, чтобы подчинить себе греческие города побережья - Акрагант, Гелу и Камарину; в остальном он предоставил вещам идти своим порядком, довольствуясь тем, что со времени распадения великой Сиракузской державы карфагенским владениям более не грозило никакой опасности. Теперь необходимо было воспрепятствовать из-
[402]
менению этого, столь выгодного для Карфагена, порядка вещей. И вот карфагеняне выслали эскадру из 20 триер в Мессинский пролив, чтобы помешать Тимолеону переправиться на остров; одновременно в Лилибее был высажен отряд войска.
Между тем в Сиракузах положение дел изменилось. Ги-кетасу удалось нанести решительное поражение Дионисию; его войска вместе с бегущим врагом проникли в город и взяли большую часть его. Дионисий удержал за собою только сильно укрепленный остров Ортигию и был здесь заперт Ги-кетасом.
Приблизительно в это самое время Тимолеон прибыл в Регий, не обратив внимания на протест карфагенян, которые выслали ему навстречу посольство в Метапонтий. Точно так же ему удалось обмануть бдительность карфагенской эскадры, крейсировавшей в проливе, и достигнуть гавани Тавро-мения, где Андромах, владыка города, встретил его с раскрытыми объятиями как спасителя Сицилии. Но Гикетас теперь, после своей победы над Дионисием, считал возможным обойтись без коринфской помощи; поэтому он заключил с Карфагеном союз против Тимолеона и, получив известие о его удачной высадке, тотчас выступил в поход с лучшей частью своих войск. Но он ошибся в оценке врага; близ Гадранона, у западного склона Этны, Тимолеон неожиданно напал на войско тирана, которое, несмотря на свой количественный перевес, потерпело полное поражение. Теперь на сторону Тимолеона перешли тиран Катаны Мамерк и свободный город Тиндарис. Но, без сравнения, важнейшим последствием победы было то, что и Дионисий примкнул к Тимолеону. Со времени своей несчастной битвы с Гикетасом тиран находился в отчаянном положении: тесно обложенный в своей крепости, без всякой надежды на чью-либо помощь, он нигде не видел для себя убежища на случай, если бы ему пришлось сдаться. А насчет участи, которая ждала его, раз он попал бы в руки Гикетаса и сиракузцев, он не мог заблуждаться. Поэтому он избрал единственный выход, какой остался ему, чтобы почетно удалиться с политической арены. Тимолеон, разумеется, с радостью принял его предложение;
[403]
он обязался дать Дионисию приют в Коринфе и позволил ему взять с собою дорогую обстановку своего дворца и остальные свои сокровища. Сама крепость с ее гарнизоном из двух тыс. наемников и громадным количеством военных запасов была передана Тимолеону.
После этого карфагеняне решили долее не медлить. Они отправили в Сиракузскую гавань под начальством Магона эскадру из 150 судов с десантом, который и был принят в город Гикетасом. Остров Ортигия был заперт со стороны моря; но так как тем временем наступил период осенних бурь, то оказалось невозможным поддерживать полную блокаду, и Тимолеон мог из Катаны доставлять припасы в крепость. Ввиду этого Гикетас и Магон правильно рассудили, что прежде всего необходимо отнять у врага этот его операционный базис; но в то время, когда они выступили против Катаны, коринфянин Неон, командовавший в Ортигии за Тимолеона, предпринял вылазку, при которой ему удалось овладеть важнейшей частью города, Ахрадиной. Правда, Гикетас и Магон поспешно вернулись, но взять назад Ахради-ну им уже не удалось.
При известии о вмешательстве Карфагена коринфяне отправили к Тимолеону подкрепление в 2000 человек и 10 военных судов; это дало Тимолеону возможность открыть военные действия против Сиракуз и на суше. Между тем в Сиракузах Магон не ладил с Гикетасом; семит не доверял греку и находился в вечном страхе, как бы Гикетас за его спиною не вошел в соглашение с Тимолеоном. Теперь, когда Тимолеон подступил к городу, Магон посадил свое войско на корабли и отправился в карфагенскую провинцию в западной части острова. Ввиду этого Гикетас принужден был очистить Сиракузы и удалиться в Леонтины.
Итак, Тимолеон был теперь владыкой Сиракуз. В знак того, что эпоха рабства минула, он велел разрушить укрепленный дворец тиранов и на его месте построить здание суда. Дионисий был отослан в Коринф, где он еще много лет прожил частным человеком, являя современникам пример превратности человеческой судьбы. Затем Тимолеон двинулся против тиранов, которые еще держались внутри ост-
[404]
рова. Нападение на Леонтины было, правда, отбито Гикета-сом; зато Тимолеону удалось покорить Лептина, властителя Аполлонии и многих соседних городов; и он, как Дионисий, был сослан в Коринф. Гиппон, тиран Мессены, еще раньше перешел на сторону Тимолеона и был оставлен на своем посту. В карфагенскую провинцию был послан отряд войска, что побудило Энтеллу и другие города этой области перейти на греческую сторону.
Если до сих пор Карфаген надеялся, пользуясь анархией в греческой части Сицилии, ловить рыбу в мутной воде, то теперь он увидел себя вынужденным взяться за оружие для защиты своих собственных владений. В Испании, Галлии и Лигурии были набраны наемники, от подданных в Ливии и самом Карфагене вытребованы военные контингенты, и составленная таким образом армия высажена в Лилибее.
Тимолеону удалось собрать войско в 12000 человек, с которым он тотчас перешел в наступление, чтобы решить спор на карфагенской почве. Неподалеку от Сегесты он встретил гораздо более многочисленное неприятельское войско, как раз в то время, когда оно переправлялось через реку Кримис. Не медля ни минуты, Тимолеон повел свои войска в атаку; расстроенная и разрезанная рекою на две половины карфагенская армия не могла оказать ему энергичного сопротивления, а разразившаяся во время битвы гроза, благодаря которой река обратилась в бурный поток, еще усилила смятение в рядах варваров. Таким образом, те части карфагенского войска, которые уже успели переправиться, были перебиты или принуждены к сдаче, - в том числе "священный отряд", состоявший из знатнейших и богатейших граждан Карфагена. После этого все остальное карфагенское войско обратилось в бегство; неприятельский лагерь также был взят греками, причем им досталась несметная добыча. Такой удар еще никогда не постигал Карфагена - не столько в смысле
[405]
тяжести самого поражения, сколько по громадному числу карфагенских граждан, сложивших головы на поле битвы.
Остатки побежденного войска нашли убежище за стенами Лилибея; теперь Тимолеон был господином всей открытой части карфагенской провинции. Правда, об осаде прибрежных укреплений - Панорма, Гераклеи, Лилибея - он не мог думать, так как карфагенский флот все еще господствовал на море. А вскоре за его спиной начались отложения. Только страх перед Карфагеном заставил Гикетаса из Леонтин, Мамерка из Катаны и Гиппона из Мессены примкнуть к Тимолеону; теперь, после победы, они стали опасаться и, вероятно, не без основания, что Тимолеон ждет лишь благоприятной минуты, чтобы свергнуть их. Вследствие этого они заключили между собою союз для взаимной защиты и обратились за помощью в Карфаген. Во исполнение их просьбы в Мессенскую гавань вошел карфагенский флот из 70 кораблей и высадил отряд греческих наемников. Благодаря этому подкреплению Мамерку удалось истребить отряд наемников Тимолеона, а в то же самое время войска, оставленные Тимолеоном в западной части острова, были истреблены карфагенянами у Иет, вблизи Панорма. После этого Гикетас решился вторгнуться в сиракузскую область; но когда он, обремененный добычею, возвращался в Леонтины, он был настигнут Тимолеоном и с большим уроном обращен в бегство. Вследствие этого в войске Гикетаса вспыхнул мятеж; тиран был своими собственными людьми взят под стражу и затем выдан Тимолеону, который в наказание за его измену национальному делу велел казнить его. Вскоре после этого Тимолеон нанес Мамерку и его карфагенским союзникам решительное поражение, при котором они потеряли более двух тыс. человек.
Теперь в Карфагене начали серьезно подумывать о мире. Попытка посредством оказания поддержки сицилийским тиранам парализовать деятельность Тимолеона не удалась, а еще раз помериться с греческой армией в открытом поле карфагеняне после поражения при Кримисе уже не решались. С другой стороны, положение Тимолеона было еще слишком непрочно, чтобы он мог желать продолжения вой-
[406]
ны. Ввиду этих обстоятельств соглашение было скоро достигнуто. Карфаген сохранил свою старую провинцию к западу от Галика и за то отказался от своих завоеваний на восток от этой реки. Таким образом, снова был установлен тот порядок, какой существовал до экспедиции Диона.
но был при этом покинут экипажем своих собственных кораблей и принужден был искать убежища у Гиппона в Мессене, тогда как Катана открыла ворота Тимолеону. Последний немедленно прогнал кампанцев, которых Дионисий Старший некогда поселил в Этне, и сверг тиранов, какие еще держались в городах внутренней Сицилии, как Никодама, тирана Кентори-пы, и Аполлониада, тирана Агириона. Затем он двинулся к Мессене и начал осаду. Вскоре город попал в его руки, а Гиппон был схвачен во время бегства и казнен в театре, в присутствии всех граждан; призвали даже школьников, чтобы они видели казнь тирана. Мамерк, также попавший в плен, кончил жизнь в Сиракузах под рукою палача. Великий план был осуществлен; Сицилия была освобождена от тирании (337 г.). Только для одного тирана Тимолеон сделал исключение - для Андромаха из Тавромения, который при его высадке в Сицилии первый перешел на его сторону и с тех пор оставался непоколебимо верен ему. Зато позднее сын Андромаха, историк Тимей, явился восторженным глашатаем подвигов Тимолеона.
Еще во время войны Тимолеон неустанно старался залечить раны, нанесенные острову долгой анархией. Он начал с того, что призвал в Сицилию колонистов из греческой метрополии и вообще из всего эллинского мира; и они стали приходить толпами, привлекаемые надеждою приобрести землю в плодоносной Сицилии. Не меньшее значение имело восстановление мира и спокойствия в стране; заброшенные поля вскоре снова были возделаны прилежными руками, и опустевшие города наполнились обитателями.
Столь же неотложной необходимостью было политиче-
[407]
ское преобразование острова. Тимолеон принадлежал к влиятельной аристократической фамилии и достиг могущества при олигархическом строе; поэтому нельзя было ожидать, что он восстановит ту неограниченную демократию, которая существовала в Сиракузах перед тиранией. Режим, установленный Тимолеоном, по-видимому, соответствовал тому, что греки этого времени называли "смешанной конституцией". Высшим должностным лицом сделался жрец (амфион) олимпийского Зевса, который ежегодно избирался жребием из числа трех кандидатов, выбранных народом среди представителей определенных родов; именем этого жреца Сиракузы отныне обозначали год. Святость его сана должна была служить известной гарантией против революционных стремлений. Рядом с ним стоял, вероятно, "президент" (про-агор), как руководитель заседаний Совета и Народного собрания. Труднейшей задачей было упорядочение военного ведомства, потому что только со стороны счастливого полководца можно было опасаться попытки к восстановлению тирании. Правда, без коллегии стратегов невозможно было обойтись, но их компетенцию ограничили военным делом; в случае новой войны с варварами решено было пригласить главнокомандующего из Коринфа. Наиболее влиятельным органом в государстве был, по-видимому, Совет из шестисот членов, в который могли избираться только состоятельные граждане; однако последней инстанцией для решения всех важнейших вопросов оставалось Народное собрание. Аналогичный строй был установлен и в остальных городах Сицилии.
Между тем необходимо было не только обеспечить сицилийским общинам внутреннюю свободу, но также дать им возможность защищаться против внешних нападений. С этой целью все неподвластные Карфагену города острова были сплочены в один союз во главе с Сиракузами. Однако это федеративное устройство ни в каком отношении не должно было ограничивать автономию участвующих в союзе общин; какое бы то ни было верховенство Сиракуз над союзными государствами было исключено с самого начала. Поэтому для того, чтобы союз не распался при первом же
[408]
Сицилии; граждане Агириона получили сиракузское право гражданства, и их область была соединена с сиракузской. Из числа колонистов, прибывших в Сицилию из Греции, огромное большинство также было поселено в сиракузской области, благодаря чему число граждан последней возросло до 60 тыс., что соответствует народонаселению приблизительно в 200 тыс. человек. Правда, все это не могло возместить недостатка прочной союзной организации.
Окончив политическое и экономическое преобразование Сицилии, Тимолеон сложил с себя диктаторскую власть, которою он пользовался уже почти восемь лет. Внешним поводом к этому была болезнь глаз, которая постигла его во время войны с Гиппоном и Мамерком и благодаря которой он спустя короткое время совершенно ослеп. На старую родину его не влекло; его связывали с нею только мрачные воспоминания, а те места, которые были ему знакомы с детства,- великолепный Коринф с его высокой цитаделью, оба моря и широкий венец гор кругом, - теперь он все равно уже не мог их видеть. Поэтому он решил провести остаток своих дней в Сиракузах, среди народа, который он освободил от тирании и спас от иноземного ига. Но и удалившись с политического поприща, он продолжал неустанно следить за ходом событий и по-прежнему оберегал от ошибок и напастей страну, ставшую его второй родиной. Когда предстояло обсуждение важных дел, он по просьбе друзей приезжал в театр, где был собран народ, и тогда толпа в благоговейном молчании внимала словам слепого старца, и его совет беспрекословно принимался собранием. Вечер жизни Тимолеона был ясен; грех братоубийства был искуплен, и Тимолеон мог спокойно ждать, пока пробьет его последний час. Когда он умер, весь город шел за его гробом, и могильный памятник его был воздвигнут на середине рынка.
И Тимолеон заслужил эти почести; из глубокого упадка он поднял греческую Сицилию до нового блеска и после
[409]
долгого рабства вернул ей свободу. С ничтожными средствами он совершил великое дело, не потому, что он был гениальным политиком и полководцем, а потому, что он был цельной натурой, потому что всецело отдался своему делу. Правда, его создание было недолговечно, потому что при тогдашних условиях независимость сицилийских греков могла быть обеспечена не слабым соединением автономных городских общин, а лишь строгой военной монархией, - и время ее было близко. Но если боги, по мнению современников, явно споспешествовали Тимолеону, то не последнею их милостью к нему было то, что они отозвали его раньше, чем разразилась буря, которая должна была разрушить его творение.
Немногим лучше, чем положение сицилийских греков в момент прибытия Тимолеона, было около этого же времени положение греческих городов на материке Италии. Кима еще около 420 г. пала под натиском кампанцев; недолго спустя, в конце V и начале IV века, Посейдония, Пике и Лаос перешли в руки луканцев. Затем последние проникли и в нынешнюю Калабрию, где родственные им обитатели внутренней части страны, платившие до сих пор дань грекам, тотчас же примкнули к ним. Соседство их скоро сделалось для эллинов настолько опасным, что Дионисий около 385 г. задумал провести через Скиллетийский перешеек укрепленную линию, чтобы оградить от грабежей варваров по крайней мере те города, которые были расположены к югу от перешейка. Это предприятие не было доведено до конца, но цель все-таки была достигнута, и дальнейшее наступление луканцев остановлено. Но когда Сицилийская держава рухнула вследствие похода Диона, запруженный поток прорвался с тем большей силой. Обитатели долин лесистой Силы чувствовали себя уже достаточно сильными, чтобы расторгнуть старый союз с луканцами. Они образовали собственный союз, столицей которого сделалась Консенция в долине верхнего Крафиса; участвовавшие в союзе племена называли себя общим именем бруттийцев. Новый союз победоносно защищал свою независимость против луканцев и все более раздвигал свои границы насчет прибрежных греков: Сибарис
[410]
оставались целы еще только Кротон и Фурии.
Тарент также со времени крушения Сиракузской державы сильно страдал от нападений своих соседей мессапийцев и луканцев. Не будучи в состоянии собственными силами защищаться против этих врагов, он обратился за помощью к своей метрополии Спарте, по примеру Сиракуз, которые только что, и с таким блестящим успехом, обратились с такою же просьбою к своей метрополии Коринфу. Со времени неудачного окончания Фокейской войны Спарта была в Греции совершенно изолирована и перевесом Македонии осуждена на полное политическое бездействие; поэтому энергичный царь Архидам III охотно воспользовался случаем, который давал ему возможность открыть себе на Западе более обширную арену деятельности и по примеру своего великого отца бороться с варварами за эллинов. Если простой коринфский гражданин, никогда не командовавший войском, сумел со столь малыми средствами достигнуть в Сицилии столь крупных успехов, то какое блестящее поприще ждало там спартанского царя! Итак, Архидам набрал отряд наемников, подобно Тимолеону - преимущественно из остатков фокейской армии, и с этим войском переправился в Италию (343 г.). Но его надежды не оправдались. После нескольких лет борьбы с воинственными италийскими племенами он погиб вместе со своим войском в сражении с луканцами при Мандонии, по преданию, в тот самый день, в который беотийцы и афиняне были побеждены Филиппом при Херонее (338 г.).
Тем не менее Архидам на некоторое время избавил та-рентинцев от гнета; но вскоре италийские племена снова начали теснить их. Спарта, занятая войною с Македонией, более не могла поддерживать свою колонию, и тарентинцам не оставалось другого выхода, как обратиться к своему могущественному соседу, царю эпирскому Александру. Он охотно принял их предложения в надежде, что ему удастся на
[411]
гораздо более крупных успехов. Победоносно прошел он Япигию вверх до Арпи и взял порт последнего, Сипонтум; педикулов он заставил заключить с собою союз, мессапов покорил. Он прошел через всю Луканию от Тарентского залива до Пестума; затем он в долине Силара повернул к северу и здесь наголову разбил соединенное войско луканцев и самнитов. Александр дал почувствовать свою силу и бруттийцам: он взял их главный город Консенцию и снова освободил Терину, которую они лишь за несколько лет перед тем отняли у греков. Покоренные племена принуждены были дать царю заложников, которых он отослал в Эпир. Еще никогда греческое оружие не проникало в Италию так далеко на север; от Гар-гана в Апулии, от мыса Минервы в Кампании вся южная часть полуострова находилась во власти Александра. Его влияние простиралось уже и за эти границы. Даже римляне, которые за несколько лет перед тем утвердились в Кампании и через это вступили в антагонизм с самнитами, заключили с эпирским царем союз и дружбу.
В Таренте эти неожиданные успехи его союзника начали, наконец, возбуждать сильную тревогу. Со стороны нового владыки Нижней Италии свободе Тарента грозила гораздо большая опасность, чем когда-либо со стороны луканцев и мессапов. После опытов последнего полу столетия каждому мыслящему человеку должно было быть ясно, что только военная монархия может послужить для италийских греков надежным оплотом против нападений воинственных племен изнутри страны; но грек искони видел в городской автономии высшее благо, и Тарент чувствовал себя слишком сильным, чтобы добровольно отказаться от нее. Вследствие этого он решил расторгнуть свой союз с Александром; таким образом, и здесь началась та пагубная борьба между республиканским партикуляризмом и монархией, носительницей идеи объединения, - борьба, которая в конце концов повергла Грецию к ногам Рима.
[412]
греко-италийские города, как Фурии и Метапонтий, были непоколебимо верны ему, ибо хорошо понимали, что собственными силами они не в состоянии обороняться против своих италийских соседей и что от Тарента им нечего ждать сколько-нибудь деятельной помощи. На первых порах прежнее счастье оставалось верным Александру. Он завоевал тарентскую колонию Гераклею; Союзное собрание италийских греков, собиравшееся до тех пор в Гераклее, было переведено в Фурии. Но пока греки были заняты междоусобной войною, италийские племена начали отпадать от Александра. Он занял против них позицию при Пандосии в долине Крафиса повыше Фурий; здесь на него напали луканцы и бруттийцы, и во время битвы он был сзади сражен одним луканским изгнанником, который служил в его войске (зимою 331/330 г.). Верные фурийцы выручили у неприятеля труп царя и отослали пепел в Эпир.
Тарент пожал плоды своей победы; еще никогда он не был так могуществен, как теперь. Греко-италийские города снова попали в прежнюю зависимость от Тарента; мессапы отныне были подвластны ему. Притом, в ближайшие двадцать лет луканцы были поглощены совсем другими делами; ибо как раз в это время между римлянами и самнитами вспыхнула та борьба за обладание Кампанией, которая в своих дальнейших стадиях оказала решающее влияние на судьбы Италии и вместе с тем всего мира.